[Костомаров Н. И. Русские инородцы. — М., 1996. — С. 504-509.]

Попередня     Головна     Наступна

Н. КОСТОМАРОВ

ОТВЕТ Г. МАЛОРОССУ-ВОЛЫНЦУ

(ПО ПОВОДУ ОБВИНЕНИЯ В ЗЛОУМЫШЛЕНИИ В СЕПАРАТИЗМЕ)

*) Опубликовано в газете «День», 1864, № 6.

В 13 № Московских Ведомостей, редактор, ратуя в передовой статье против перевода Евангелия на малороссийское наречие, приводит, в качестве авторитета, письмо, подписанное «Малоросс-Волынец». Автор этого письма извещает, что в Галиции издается газета Мета», «из которой ясно видно, что сочиняемый хохломанами особый малороссийский язык есть только пустой предлог (по ихнему Основа), а подлинная цель (Мета) особое Малороссийское государство». Вслед затем, автор приплетает мое имя и говорит так: «так нет уже секретов, маска сброшена и действующие лица являются такими, каковы они действительно. Там ясно можно видеть, насколько был прав г. Костомаров, когда он уверял издателя Дня, что ему не известны никакие сепаративные тенденции... И эти-то господа (т.е. я и другие, не называемые по именам), усердно работающие над приготовлением зла России вообще и своей родине Малороссии в особенности, издателем Меты бесцеремонно величаются народолюбцами!!»

Автор письма печатно обвиняет меня: 1) будто я лгал, говоря, что мне неизвестны сепаративные тенденции, тогда как мне они были известны, и 2) будто я усердно работал вместе с другими над приготовлением зла России. Кажется, обвиняя кого бы то ни было в умышленном скрытии существования вредных тенденций и в принадлежности к приготовителям зла России, следовало бы подкрепить обвинение фактическими доказательствами; какие же доказательства у автора?

Он говорит, что издается заграничная газета Мета, где высказываются сепаративные тенденции. Но когда я писал к издателю Дня, что не знаю о сепаративных тенденциях, этой газеты еще не было на свете. Впрочем, и теперь я не видал Меты и даже не встречал никого, кто бы ее видел. Все о ней знают только из Московских Ведомостей, которые приводили из нее места. Не будь этого последнего факта, я бы и теперь мог повторить, что не знаю ни о каких сепаративных тенденциях. Без сомнения, Мета канула бы в вечность, никем на Руси не замеченная, если б наша журналистика не спасла ее от забвения. Понятно появление этой Меты и ее сепаративных тенденций. Нет на свете крайности, которая бы не могла явиться, коль скоро начать ратовать против нее в то /505/ время, когда она еще не существует. Если б у нас ни с сего, ни с того стали писать филиппики против тех, которые думают отторгнуть Смоленск от России, то нашлись бы чудаки, которые стали бы проповедовать возможность отдельной самобытности Смоленска. Мета вероятно явилась вследствие филиппик Московских Ведомостей и других. Если они попишут еще год-другой в том же духе, явятся, быть может, две и три таких Меты. За» границею много врагов России; они рады всякому предлогу, а некоторые наши журналы подают им предлог. Мне же какое дело до этого? Те, которые преследованием призраков вызывают эти призраки к бытию, пусть себе и борятся с ними. По нашему глубокому убеждению, мысль об отложении Малороссии до такой степени чужда исторической истины, что и говорить об этом серьезно нельзя и подвиги некоторых органов нашей журналистики против хохломании напоминают страшные и невообразимые битвы ламанхского рыцаря с ветрянками. Во всяком случае между мною и Метою нет ни малейшей связи, ни малейшей солидарности.

Если я признавал и признаю полезность перевода Евангелия на малороссийсое наречие и вообще издания на этом наречии книг для передачи народу элементарных сведений, то из этого никак не следует подозревать во мне какие бы то ни было вредные побуждения. Не я один высказывал убеждение в пользу этого дела. Второе Отделение наук одобрило перевод Евангелия, сделанный Морачевским, и заявило мысль, что распространение этого перевода будет полезно для образования народного. Неужели и членов Академии станут подозревать в сепаративных тенденциях и в солидарности с Метою? Второе Отделение, состоя из людей ученых и здравомыслящих, не доходило до нелепых опасений, как бы такой перевод не приготовил отложения Южного края от России — это понятно. Что касается до моих побуждений и доказательств, руководивших мною при мысли издания малороссийских книг, то они не раз были высказываемы. Пусть опровергают их; я мог ошибиться и откажусь от своих убеждений, если по совести признаю их несостоятельными пред критикою моих противников. Но никто не имеет права, без фактических доказательств, приписывать мне такие побуждения, каких я открыто не высказывал: в этом деле у меня не было и нет секретов от публики.

Пусть же г. Малоросс-Волынец, или кто-нибудь другой из усердных рыцарей, сражающихся с сепаративными призраками, один раз навсегда обличит меня в преступных замыслах и вредных побуждениях и предаст справедливому суду общества и властей; а если это невозможно, то я прошу избавить /506/мое имя от двусмысленных намеков, относящихся к области уголовного суда, а не литературы. Если г. Малоросс-Волынец честный человек, то он должен объявить свое настоящее имя. После тех клевет, которые расточали в своих брошюрах поляки против малорусских писателей, обвиняя их в разрушительном коммунизме, превратном социализме и изъявляя удивление: как это русское правительство терпит подобное зловредное направление *), нам сомнительно, чтобы этот «Волынец» был «Малоросс».

*) См. Книгу Влад.Мицкевича: La Pologne et ses provinces meridionales.

ОТВЕТ МАЛОРУССУ-ВОЛЫНЦУ

(ОБ УКРАИНОФИЛЬСТВЕ)

*) Опубликовано в газете «Голос», 1864, № 120.

В 66-м № «Московских Ведомостей» напечатан ответ на мой ответ Малоруссу-Волынцу по поводу взводимого на меня обвинения в злоумышленных стремлениях к сепаратизму или отложению Малороссии от российской империи, т.е. в государственном преступлении. .

Г. Малорусс-Волынец силится теперь доказать свое обвинение следующими доводами.

Он говорит:

«Г. Костомаров был одним из передовых сотрудников существовавшего у нас хохломанского органа «Основа».»

В таком случае следовало показать: какие сепаративные идеи заявляла «Оспова» и что именно я там напечатал в сепаративном духе. Защищать «Основу» (при уверенности в том, что она была чужда сепаратизма) я не берусь: ее редактор, г. Белозерский, жив и здравствует, и может, если захочет, защищать свой бывший журнал. Что касается моего в нем участия, то мой обвинитель указывает на обличающие в сепаратизме помещенные в «Основе» три статьи мои и с умыслом уродует их названия. Так, одну из них он называет «Правда москалям». Под таким названием у меня статьи не было нигде, а была в «Основе» статья: «Правда москвичам о Руси». Она была писана против московских ученых славянофильской партии, с которыми я не соглашался относительно смысла первых страниц древней летописи нашей. Мой обвинитель умышленно переделал слово «москвичам» в слово «москалям», рассчитывая на тех, которые, не читав моей статьи, по слову «москалям» могут вообразить, будто я, в самом деле, написал что-то противное великороссийскому народу и враждебное единству государства всероссийского. Также изуродовал мой /507/ обвинитель название другого сочинения моего, назвав его: «Мысли о федеративном начале в Руси», тогда как оно называется: «Мысли о федеративном начале в древней Руси». Умышленным опущением слова «древней», обвинитель хотел своих читателей заставить думать, что я проповедую федеративные начала в настоящей или будущей Руси, тогда как в моей статье дело идет о древнем периоде нашей истории, предшествовавшем образованию московского государства. Статья эта чисто историческая и не может иметь политического характера уже по одной отдаленности от нас описываемого в ней времени. Напрасно г. Волынец не выбросил, кроме слова «древней», еще слова «федеративных»: ведь федеративное и сепаративное диаметрально противоположны между собою. Федеративный сепаратизм есть такая же чепуха, как холодный огонь, светлая тьма, грязная чистота и т.п. Что касается до названия моей третьей статьи: «Правда полякам», то обвинитель, также умышленно, выбросил слово «о Руси», потому что это окончание названия статьи всякого побуждало бы догадываться, что статья написана в опровержение искажений русской истории, в последнее время так распространенных по Европе польскими писателями. Мой обвинитель ничего не сказал во вред мне приведением одних названий моих сочинений, и притом признал за благо изуродовать эти названия.

Мой обвинитель ставит мне в вину, что я признавал и признаю необходимость перевода евангелия и издания учебных элементарных книг на малороссийском языке. Он обвиняет меня в затее обособить малороссийское наречие и сделать его литературным языком с заднею мыслью обособления Малороссии в особый народ и отдельное государство.

Я никогда не думал об обособлении и создании языка. Мой обвинитель сам же признает существование малороссийского наречия. На этом-то существующем наречии я считал полезным передать народу евангелие и первые начатки воспитания, вовсе не потому, чтоб сделать из наречия особый литературный язык, а потому, что народу удобнее понимать на своем наречии. Тут нет и не может быть ничего сепаративного! Мой обвинитель и ему подобные думают, что это вовсе не нужно; говорят, что народ лучше понимает книжный язык, чем свое наречие. А я, имев случай с молодых лет войти в тесное знакомство с сельским малороссийским народом, вынес то убеждение, что наш язык книжный, язык нашего образованного общества, непонятнее для малороссийского крестьянина, чем славяно-церковный, и если желают, чтоб крестьянин понимал евангелие, то нужно ему передать его на его наречии. Таково мое убеждение; у других может быть иное. Другие имеют право находить мое убеждение неправильным, но никто не имеет основания видеть в нем зло-/508/намеренности. Если б даже кто-нибудь искренно (в искренности пишущих, подобно Малоруссу-Волынцу, я сомневаюсь) думал, что эти идеи могут внушить другим сепаратизм, то все-таки нет у них никакого повода подозревать его во мне, когда я говорю, что не вижу во всем этом ничего, чтоб приводило к сепаратизму. Могут, если угодно, считать меня близоруким, заблуждающимся: я не интересуюсь добрым мнением этих господ о моем уме и способностях; но в государственном преступлении можно только уличать на основании несомненных и ясных фактов...

Мой обвинитель укоряет меня, будто бы я заискивал у академии наук одобрения перевода евангелия, и употреблял разные происки для того, чтоб потом опираться на авторитет академии. Я никогда не просил об этом академию и не имел ни с кем из академиков сношений по этому предмету. Что касается до перевода г. Морачевского, то я даже не видал его.

Мой обвинитель уличает меня в том, что «Мета» назвала меня главою хохломанов. Я «Меты» никогда не видал, и не имею об ней ясного понятия. Кто мне поручится, что статьи в «Мету» не посылаются тою же рукою, которая снабжает «Московские Ведомости» статьями в противном духе? Но, как бы ни было, то, что пишет обо мне какая-то «Мета», не может поставиться мне в обвинение. Я считаю себя имеющим право требовать к себе большего доверия, чем к «Мете», уже и по одному тому, что живу в России. На каком основании можно подозревать в стремлениях, посредством обособления Малороссии и развития ее языка, подготовлять отложение этого края от России, когда я писал по-русски несравненно больше, чем по-малороссийски?

Мой обвинитель спрашивает меня: «Кто полномочил, кто просил вас об издании малороссийских книг и евангелия в особенности? Мы помним, что вы сами заявили об этом мысль, со всеми ее софистическими доказательствами; она была встречена у нас, при самом появлении своем, не сочувствием, а самым искренним и глубоким негодованием. Много раз прямо и положительно просили вас и советовали вам потом земляки наши оставить это дело, но вы не переставали и не перестаете упорно продолжать его, не перестаете, через своих корреспондентов, насильно, хотя и безуспешно, собирать подписки и издавать никому у нас не нужные малороссийские книги...»

Здесь, что ни слово, то — ложь.

После моей статьи, напечатанной в майской книжке «Основы» 1862 г., я получил из разных краев Малороссии письма, приглашавшие меня взять на себя сбор пожертвований. Я принял это дело. У меня не было корреспондентов, которые бы насильно собирали деньги. Пусть тот, у кого что-нибудь взяли насильно, укажет на того, кто взял. Вообще лица жертвовавшие мне не-/509/знакомы лично почти все и не принимали от меня поручений: скорее я мог назваться их корреспондентом, чем они моими.

Цель моя единственно защищаться от полицейских придирок «Московских Ведомостей», и от клевет, которыми эта газета круглый год преследует меня. Еще раз повторю моим обвинителям: или уличите меня несомненными доводами в противозаконных замыслах, так, чтоб после ваших доказательств, власти оставалось предать меня суду, или оставьте меня в покое от ваших нападок и тем докажите, что вы — клеветники. Прошу вас об этом, мои добрые друзья!

28 апреля 1864.

Костомаров Н. И. Русские инородцы. — М., 1996. — С. 504-509.

Попередня     Головна     Наступна