Уклінно просимо заповнити Опитування про фемінативи  


Попередня     Головна     Наступна





ГЛАВА 37


Продолжение, касающееся до сего летописного повествования, как-то: особое описание о бывших запорожских козаках, жительстве, поведении и обычаях их


Сечевские козаки, хотя от времени польского короля Сигизмунда Первого, как выше сего, в главе 8, повествуется, в 1516 году начало свое возымели, но прямое бытие и причисление их в число общества всех малороссийских запорожских Козаков состоялось тогда, когда польский же король, Стефан Баторий, в Украйне порядочное войско козацкое, в 1576 году, учредил, как в 9 главе описано, и из оных бы содержать и стражу от татар около порогов по Днепру. Между ими и черкасами (то есть, малороссийскими козаками) никакого различия сначала не было; а не так как они особенным состоящим войском себя считали; стража при порогах и ниже оных, по учреждении войска, содержана была посменно и для того установлени-/716/ем гетманским, в силу повеления королевского, нарядом посылалось в то место от полков, при начальниках, подлежащее число Козаков, о коих те полки, как о своих людях, ведали и снабжали их всем тем, что было для них потребно. Сии козаки, по необходимости, для защиты своей, на первый случай сделали там при Днепре засеку и в ней поставили шалаши великие, назвав их куренями, и столько числом, сколько тогда городовых полков в Украйне было, и теми полковыми городами именовались. Они беспрекословно исполняли все, на них возложенное, дело, и повиновались всем, как гетманским, так и полков своих, повелениям и во всем давали им отчет и послушание. А как необитаемые еще вокруг и в близости оного места состояли и суть многие леса, речки, озера, разливы и луга, в коих как зверья, так и рыбы изобильно, все оное для охотнейшего их в тех местах пребывания в их собственное употребление отдано было. Тогда они в угодьях оных, кто где изобрал себе места, жить стали, и каждый, по склонности промысла своего, в рыбе, звере и меду изобильствовал, которых своих корыстей большую часть приезжим к себе купцам. продаючи, имел хлеб и прочая, к житию нужная, а в самой Сечи сложенною имели амуницию и всякой борошен козацкой; там же и старшина их прыбывала с нескольким всегда числом Козаков. Каждый курень имел своего куренного атамана, вместо полковника, а верховный над всеми старшина назывался кошевой, вместо гетмана, как бы то было сокращенная Малая Россия или наместная оной сила воинская. Кошевой сей со всем Запорожьем повиновался, как главнейшему начальнику, гетману малороссийскому, и особенно каждый атаман с своим куренем послушал городового, которого звался именем, полковника. Все сии козаки, как они еще сначала своего, между собою уставили обычай, чтоб жить в Запорожье всем им безженным, и как пребывание их было там прибыточное и весьма свободное, сего для многие, сыскавшиеся не женатые ж, обще с прежними удальцами, пожелали без выходу быть при оном месте, а к оным приобщилась уже через несколько времени такая ж холостьба, числом множественным, и взяли там себе, с дозволения своего войска, всегдашнее пребывание. Но что ж из того, наконец, вышло, в последовании окажется.

Сия собравшаяся холостьба потом проименовалась войском и место сборное их, Кошем, а управление назвали Сечью. Они когда намерялись куда идти войною, или сделать где нападение, собравшись из своих мест отовсюду, советовали об оном между собою в оной Сече и избирали из своих себе храбрейшего и искуснейшего предводителя. В таком случае те, которым должно бы следовать куда в поход, все свои домашние дела и промыслы на то время оставляли.

Потом сии люди ту засеку или Сечу свою сделали на том же месте замком из земляного вала, обведенного вокруг их куреней образом круглым, без всяких оборонительных пристроев, кроме воротных башен, с поставленным потом только на оном вале палисада ост-/717/рогом, и обведенным вокруг оного рвом, единственно для прикрытия их жилища. Народ оной полагал тогда свое защищение не на укрепленный город, но на собственную свою храбрость. Впрочем, Сеча, во внутренности разделялась, как уже объявлено, по числу городовых полков, на курени, а потом оных, когда по своевольству своему, уже из послушания настоящего вышли, оказалось 40, из коих каждый состоял из одного большого и разных маленьких домов, в едином месте построенных, и посреди оных на площади одна церковь. Каждый курень имел своего старшину, который назывался куренным атаманом, а все купно состояли под правлением кошевого атамана, как выше сказано, кой получил себе название по месту, от татарского слова, кош, а по нашему стан, ибо он повелевал всем кошем, то есть, станом, или войском, следовательно, был того войска войсковым атаманом. Куренный атаман уже в бытность их самовольствия избирался от своего куреня, а кошевой от всех куреней и от общего собрания. Были еще у них начальники наподобие старшин малороссийских Козаков, и называлися войсковой писарь и войсковой есаул. Сии также избирались от общества, писарь имел своего подписаря, а есаул подесаула, а над артиллериею имел смотрение названный пушкарь. В числе начальников считался также довбыш, или литаврщик. Сия старшина суды и дела главнейшие управляла; но ни мало без ведома и согласия всего товарищества (так чернь оная называлась), ибо когда грамота королевская (потом же царская) или посланник гетманский, прибыл, или иное некое дело совета и управления требовало, тогда наперед сделан был пушечный выстрел, для того, чтоб находящиеся на лугах и в лесах козаки слышали и собраться в кош могли, потом в литавры бито, на который позыв сходилась вся чернь на майдан (то есть, площадь) пред церковью, и там, при самой оной, под распущенною хоругвою (знаменьем) становился кошевой с своими войсковыми старшинами, а чернь кругом обступала. Тогда писарь грамоту или письма присланные прочитывал в голос, или дело некое к совету предлагаемо было; кошевой смиренно о том вопрошал собранную чернь, чем быть приговорити изволят, и на что большая часть согласится, то по тому и быть.

Сие войско, по своевольству своему, когда умножилось оное бесчисленным числом, обобладало, наконец, и вовсе там всеми вокруг их, не только данными ближними, но и самыми отдаленнейшими, впусте ж находящимися, местами, и присвоило к себе так, как бы точно, по правам каким, оному подлежали. Оно разселило людей своих по всем тем местам в великом множестве, и занявши ими, промыслы свои простирать сугубо, так как в собственных и никому, кроме их, подлежащих местам, стало, как то по всем впадающим в Днепр и в Бог рекам, почав с самой Тясмины, Синюхи, Ингула, Бога, при Гарде, Карабельне, Мертвых Водах, Еланчике, Ингульце, Громоклее, Каменке, Подпольной, Бузулуке, Саксагане, Чертомлыке, на которых и самая прежняя Сечь их, близ Днепра, была и при многих иных речках и /718/ урочищах, и по самому Днепру, где зимовниками (то есть, хуторами) и рыболовными ватагами находясь жили.

Они, таким образом, в сих местах пребывая, и в такой силе своей будучи, хотя состояли под властию своего гетмана, однако, ради необузданного их самовольства, уже невозможно их было в совершенном содержать послушании. Они хотя и повиновались ему и его повеления исполняли, но не так, как сначала заведено было, а полковые приказы уже вовсе, наконец, отвержены были.

Потом, когда было через них и всему живущему в Украйне козачеству от Польской республики утеснение, то принужденными нашлись из них многие переходить за Днепр, сведши дружбу с татарами нагайскими и крымскими, иметь свое спокойное пребывание по рекам Днепру и впадающим в оную Ореле, Самаре, Московке, Конским Водам, Волчьей и прочим речкам. Через сие, по примирениям их потом с поляками, когда возвращались многие из оных мест по прежнему в свои жилища, тогда запорожцы, с оставшими при тех заднепровских местах, присвоили оных к себе и стали ими обладать, так равно, как с своими пределами. Они, наконец, простерли себя и до Миуса реки, а потом, по разным переменам, бывшим между Польшею и Россиею с татарами и с ними, вселились во всей той внутренней части земли, как-то по рекам же Калмиусу, Калчику, Берде, и по берегу той части Азовского моря, и прочим тамошним речкам, и имели там так же свободные звериные и рыбные промыслы и пчелиные заводы. С сих-то времен стали они иметь и женатых Козаков от тех переходцев из Украйны, но не а Сече, или в самом Запорожье, а по речкам Ореле и Самаре, со времени ж Хмельницкого и на Каменном Затоне и в Кайдаках. Отсутственные же от Сечи, живущие за Днепром, так же состояли под властию всего Коша и кошевого и по повелению его исполняли все, что до службы их касалось, но для нарядов потом и для судов и расправ имели над собою определенного из Сечи особливого полковника, коего сердюком называли; он имел двух помощников, писаря и есаула.

Они сначала воевали на земле, более пешие, хотя было их несколько конницы, а на воде однодеревяными судами, челнами и гимнами, и сначала ж много действовали, не только что на села и городки татарские нападали, весьма оные разоряя, но в малых тех своих судах дерзали и на Черное море пускаться и на корабли купеческие турецкие нападать часто не без успеха и корысти, так как в сей истории выше повествуется, и с тем, что пробегали иногда до берегов Азиатских, где Трапезонт вырубили и Синоп разорили, так же и под самый Константинополь поднесли было страх, чем козачество было прославилось.

Точию не долго ту славу свою удержали, и еще больше многими своими самовольными безчиниями, бунтами и разбоями, как имя свое оскаредили, так и России, вместо помощи, зело вредны явилися, наипаче, когда Хмельницкий гетман, отторгнув Малую Россию от /719/ владения польского, поддал под державу русских монархов; ибо тогда запорожцы от государей подтверждение приявши, а еще к тому и довольное царское жалованье, на каждый год присылаемое получая, весьма возгордели, думая о себе, что они нужно потребны суть государству Российскому. Они прежние свои храбрости забыли, или паче храбрость оную в бунтовское и разбойническое свирепство обратили, ибо и у себя самих непрестанные делали смущения междуусобием и часто себя убивали, от чего кошевой и войсковая их старшина в великом всегда страхе у них тогда были, сами вопреки нимало им страшны, наипаче в собранной на майдане Раде, где посольство слушали, или совет о чем делали, держал каждый запорожец в руках палку и часто до убивства междуусобного приходило; и для того оная их старшина по близости к церкви становилась, чтоб тем скорее могли, вбежавши в церковь, от рук их сохраниться. Они не иным чем тогда время прибавляли, как только непрестанным костырством и пьянством и безрассудными между собою драками, где б кто только услышал шум и крик обычной, приговаривающей: «Бей, бей, его!» все с дубьем туда ж бегут и бьют биемого ж, не распрося, за что того бьют. Они уже и универсалы или лучше сказать прошения, от гетмана присылаемые, слушали столько, сколько хотели, да и то склоняемы были на то вином, хлебом, сукнами и прочими присылками. Посланные ж от гетмана, да и от самого монарха, всегда были в страхе и бедствии у людей оных, которые о законе всемирном ни мало знающи, ниже о том и знать хотели. При том часто слышать принуждены были посланные лай и укоризны себе; да и к тому дошло было, что пределы российские, которым обороною Запорожье называлось, не только никакой помощи и обороны оттуда не имели, но еще великие обиды терпели от них. Они нападали на обозы купецкие и оные многажды с убийствам людей грабили. Разбивали ж и заводы селитренные, забирали скот и иные пакости чинили, так что будучи против татар употреблены, паче юс они в тягость самим были. Что видя татары без всякой опасности часто набеги делали на Украйну, ни малого имея препятствия от оной зашиты.

Было еще к тому оное войско препятствием к потребному иногда миру с турками: они не смотрели на общие нужды, но своих только сыскали корыстей, ибо в самое мирное время нападали воровски на поселян татарских, так же на послов и купцов турецких, как то в одно время греческих купцов великий караван, следующий в Россию, разбили, за который разбой из казны царской, по иску от Порты Оттаманской, сто тысяч ефимков заплачено было. Словом сказать, что не иное уже Запорожье было, как только свободное и безопасное место разбойников и бесчисленных людей, во всяком бесстрашии жить и воровать хотящим прибежище и станица. За что, наконец, совсем лишились своего пепелища, как ниже сего окажется.

При всем оном два устава, которые имели Запорожье, удивляли только простой народ, как то: безженное житие, да жестокое наказа-/720/ние домашним татем. Но безженство оное безпотребное, безумным только людям диво есть, а упомянутое правосудие что значит против таких безчиниев и злодейства?

У них не позволялось жить или кому иметь женского роду в самой только Сече, иначе же многие имели, как выше сказано, по отдаленным местам.

Когда ж кто из них вознамерился жениться, таковой исходил из Сечи. За блудодеяние их междуусобное наказывались они так, как и за воровство домашнее.

Сеча или место оное и ныне еще находится, токмо, за опровержением оного Коша и всего Запорожского Козачества, лишилось своего города и владения земель. Ныне все то не под их уже, но под великороссийским, управлением, за непокорность и непослушание против власти монаршей, при том как за самовольные набеги и грабительства соседей, так и за недопущение определенных вышним правлением к поселению в околичных вокруг их порозжих местах и за многие озорничества, а паче что намерялись в 1768 году, во время объявления туркам войны, отставши от России, пристать к турецкой стороне, и за провод от них некоими к нападению на украинские места татар и пленение ими людей, совсем разрушено и уничтожено их общество в 1775 году.

И так всякий благоразумный человек, рассудить может, что соборище оное достойно было давно, как домашнее государству зло, искоренено быть, но сами они, через непокорство, злодейство и плутовские поступки свои, понудили к тому Россию.

Запорожье оное состояло от начала своего под королевством Польским, до отдавшегось гетмана Хмельницкого, с ними в подданство российское, 138 лет, а под монархиею российскою, до измены их с Мазепою, 55, под татарским же владением 24; потом паки отдавшись под российское державство, находились до совершенного их Коша и козачества разрушения 42 года, которое воспоследовало в 1775 году, всего всех лет бытия их было 259.

О силе сих Козаков, или о числе их, подлинного известия иметь было никогда неможно, потому что они и с начала своего, так и до опровержения их, составлялись от разных пришлых людей, кои, по воле своей, в козачество их приписывались, и опять, если кто возжелал куда перейти, или переселиться, отбывали. И для того и сами подлинного числа людей своих знать не могли, как только имели число куреней своих. Общество их наполняли находящиеся близ их Малороссия и Польша. Они, выезжая в оные, подговаривали, а иногда лестью и тайно увозили оттоль малолетних, так же свойственников и родственников. При том и из других мест приходили охотники сами и беглецы от разных стран, чрез что в обществе их премножество разных родов людей было, однако ж все из христиан, кои все определились в козаки, а малолетних иных до возраста грамоте обучали, потом теми хозяевами, кем они привезены были, или, за неимением /721/ оных, от куреня, когда в совершенный возарст приходили, всею козацкою сбруею, конем и платьем снабдевались и употреблялись в настоящие их козацкие службы. Они в собрании или все в Сечи быть не могли, потому что большая часть из них бывала по низовьям своим и жительствовали там года по два и более, не приходя в Сечу и производя промыслы, как то: лавливали рыбу и зверя и с оными товарищами езжали для продажи в города. Иные ж отъезжали без всякого дозволения в Польшу и к турецким границам для добычь своих, где бывали убитые, в полон взятые, и прочими безъизвестными случаями пропадали, а некоторые, нажившись в Сече, со всем своим имением, под видом торгов или и иных каких ради нужд, взяв пашпорт от кошевого, за их войсковою печатью, отъезжали в Польшу и Малороссию и там безвозвратно жить оставались и оженивались.

Печать оного войска, как они тем величались, почти с таким же изображением имелась, какое и все малороссийское войско имело ж, с стоящим козаком или рыцарем, но ружье держит на плече, а не у ноги, как малороссийская.

Козачеству оному, от времени последнего подданства их, также как и прежде, ежегодно присылалось определенное число из кригскомиссариатской суммы, денежной казны на жалованье до несколько тысяч рублей, из которого числа получали: кошевой по 600, судья, писарь и есаул по 300. А прочим атаманам, полковникам, обозным, довбышу, пушкарю и подписарю давалось по состоянию должности их; козакам же делили оставшую часть, или число денег, поскольку кому достаться могло, а от отлучных оставляли в войсковой казне на всякие войсковые расходы.

Со времени ж последнего подданства их России состояло в Сече куреней тридцать восемь, а именно по званиям их:

1. Левушковский

2. Пластуновский

3. Дядьковский

4. Брюховецкий

5. Медведевской

6. Платнировский

7. Пашковский

8. Кущевский

9. Кисляковский

10. Ивановский

11. Конелевский

12. Сергеевский

13. Донский

14. Крыловский

15. Каневский

16. Батуринский

17. Поповический

18. Васюринский

19. Незамаевский

20. Ирклеевский

21. Щербиновский

22. Титаревский

23. Шкуренский

24. Куреневский

25. Роговский

26. Корсунский

27. Каниболоцкий

28. Гуманский

29. Деревянковский

30. Нижний Стеблевский

31. Вышний Стеблевский

32. Джералевский

33. Переясловский

34. Полтавский

35. Мышатовский

36. Минский

37. Тимошевский

38. Величковский /722/

К Сече оной, для прикрытия их предместья, во время турецкой войны от 1736 года, пристроено полевое земляное укрепление, а для политических резонов к содержанию при оной гарнизона, сделан замок, примыкающий к городу и к укреплению предместного по фортификационному устройству.

В войске оном бывали ежегодно сборы, или круги их козацкие, называемые по их Рада, первая января 1 дня, для разделу на курени речек, от порогов до самой Бог реки, впадающих из степи в Днепр, и которая речка которому куреню по жеребью доставалась, то на оной того куреня козаки ловить должны были во весь год, не касаясь к иным. Во время своей Рады случалось, что скидали старшин своих и восстановляли иных. Рады ж или сборы оные чинились у них всегда пополудни, следующим образом:

Когда в уреченной день и час надлежало Раде быть, тогда кошевой приказывал, во первых, для повестки к собранию находящихся в лугах и лесах, выстрелить из пушки, а потом довбышу бить сбор, который того для с базарной площади приносил свои литавры, кои всегда там у столба, к которому воров на кару приковывали, стаивали и зорю бивали. И поставя их посреди замка пред церковью, на майданном месте, бьет дробь, а есаул вынашивал из церкви одно знамя и ставил оное при литаврах. Козаки ж коль скоро тот бой услышат, поспешно сбегались к тому месту, и как довбыш пробьет три дроби, то по окончании оных, кошевой с палицею или с насекою, в которой вся честь кошевого состояла, а судья с войсковою печатью, писарь с каламарем, то есть, с чернилицею, есаул с малою палочкою к тому ж месту придут, где отдавалась им честь литавренным боем. Они ж, став посреди круга того или народа, близ знамя и литавр, сняв шапки, кланялись козакам на все, то есть на четыре, стороны, Потом скажет кошевой ко всему тут собранию, где и атаманы куренные бывали, сими речьми: «Паны молодцы и товариство! У нас нынче Новый Год; треба нам, по древнему нашему звичаю, раздел в войске рекам и урочищам учинить». На что все кричат: «Добре!» По сем метали жребий, и тем, которому куреню где доставалось, то в тех реках и урочищах должны были во весь год промыслы свои иметь.

По окончании ж того раздела, атаманы, старшие и лучшие козаки отходили по своим местам, а оставались иногда на том сборном месте только пьяные, грубые и простые козаки, которых кошевой, не отходя с своего места, с старшиною принужден спросить их: «Паны молодцы! Чи не будете с сего року, по старым вашим звычаям, инших новых старшин выбирать, а старых скидать, так скажите?» Если козакам оным старшина та угодна, то кричат все, что «Вы батьки и паны наши добрые. Треба вам над нами пановать!» Напротив чего кошевой и вся старшина, поклонясь им всем, отходили по своим куреням.

Ежели б намерены были кошевого или иного кого из старшин переменить, то скажут, например кошевому, чтоб он положил свое /723/ кошевье. На что он должен был, положа палицу на свою шапку, принести к знамю и положить, а потом, поклонясь всем и поблагодаря их за доброе содержание и послушание их, отходить в свой курень; равно судья, писарь и есаул, когда и их скидывают, отлагая свои знаки, так же делывали. А ежели отдумавши не захотят из них кого скидать, то кричат тому, чтоб своего старшинства оной не слагал, для чего принужден был тот с прочими остаться и стоять в своем месте, доколь разойдутся.

Когда ж старшина оставлялся или извержен бывая, то, при выборе и восстановлении на место того, между пьяными и вздорными козаками бывал великий шум: одна сторона захочет такого куреня и такого именем, а другая другого, из чего бывало крик, шум и брань, а иногда и драка, даже, наконец, сильная сторона одержит верх, или по многом споре так согласятся, то ходили за тем, когда того уже нет в кругу, кого в какие старшины изобрали, самые пьяные и сумасбродные, человек с десять или более; и пришед к тому в курень, просили, чтоб он принял тот чин и звание на себя, в которое они его выбирают; если же он не желает и добровольно на сборное место не пойдет, то, взяв по два человека, его за руки, а прочие сзади в спину и в шею толкавши, из куреня его выталкивали и с тою процессиею через всю площадь до сборища их доваживали, ругая и говоря ему в след: «Иди, скурвый сын: нам тебе треба; ты наш батько; будь нам паном!» Приведши ж в круг, буде и всем там угоден, то вручали ему ту вещь, в какой чин он потребен, например, в кошевые палицу; но он, по козацкому их обыкновению, принимать не должен до двух разов, а в третий, препоручая ту вещь, говорят ему, чтоб он был им неотменно старшиною, и при том приказьюают довбышу в литавры бить честь. Тот же, хотя б и не хотел, принужден принять и кланяться им, за что вторично литавренным же боем отдавалася честь ему; и мажут тогда старшины и козаки ему голову землею, не взирая, хотя б и грязь на то время случилась; что равно и прочим старшинам, при постановлении их, ту же честь воздавали.

По вышеописанной Раде бывала, единственно для выбору старшин, другая, октября 1 числа, то есть, в день Покрова Пресвятой Богородицы, который у них храмовый праздник был. Но если переменять причин не имели, или упалого места не было, то и Рады не бывало. Так же на Светлое Христово Воскресенье для перемены ж третия Рада бывала; но когда выбору быть не следовало, то и Рада отменялась.

Сверх оных уставичных дней, бывали иногда так же Рады, когда похотели козаки по какой либо причине, обиды, ненависти, или старшинства ради, или и по злобе, извергнуть и выбрать старшину какого, то делывали наперед тайный заговор, и буде согласятся в том куреней десять или более, тогда, подговоря, научат пьяниц, дабы сделать Раду, которые, взяв с базару литавры, внесут в замок, и, поставя там на площади, близ церкви, начинали бить в оные какими нибудь /724/ палками; понеже литавренных палок при литаврах довбыш не оставлял, но имел их всегда при себе, что услыша довбыш, должен быть тотчас по тому бою придти и спросить, для чего они бьют Раду? на что отвечают только, что «Бей Раду, скурвый сын! Еще пытаться стал; бей тилько!» Почему должен бить неотменно, а если не стал бы бить, то тут же прибьют его поленьями. А как люди будут в сборе, то придут кошевой, судья, писарь и есаул, становятся, по обычаю, в среди круга и, поклонясь на все стороны и стоя без шапок, кошевой спросить должен: «Паны молодцы! На що Рада у вас собрана?». На то объявляют, ежели кошевого скинуть хотят: «Ты, батьку, положи свое кошевье, ты бо нам неспособен»; или иную какую вину знали, то тем и уличали; или скажут, что надобно судью, или писаря, или есаула скинуть, то говорили: «Годи им пановати; они бо негидные дети, уже наелись войскового хлеба». Тут деливался превеликий шум, и собиралися все козаки, сколько их случалось быть в Сечи; и разделялися на две части по разделу их древнему, вышних и нижних куреней; которые ж с одной стороны желали прежних старшин иметь, а с другой иных выбрать и старых скинуть, деливалась из сего в несогласии том междуусобная ссора и драка; и коль скоро до того доходило, то вся старшина уходит из Рады в курени свои, а те продолжают драку, так что и до смертоубийства дохаживало, и остервенившись в оном, сторона осилившая, не только била людей, но у побежденных и курени разоряла, растаскивала, даже и посуду забирала и ломала все, что им ни попадалось, и разные при том озорничества делали; которая сторона победу одерживала, или переспоривала, то с той стороны и старшину ту восстановляли.

В сих Радах случалось и так, что хотя и без драки, но спором и шумом «возжелавшая сторона скинуть прежних старшин, похочет возвесть других, то те не дожидались дальнего чего, полагали свое начальство, как выше сказано, благодаря за их к ним почтение, отхаживали в свои курени, в которое время на место их приваживали тех, коих назначали, с такою ж процессиею, с какою прежде описано. Точию, если не все тому были согласны, то оные того в круг тот не впущают, а те, кои вели, в шею и спину толкали, через что случалось так, что раздирали на оном платье и волосы выдирали, а старшиною быть не доставалось.

Буде ж в оных Радах, вышних и нижних куреней козаки к извержению одного или всех старшин все согласны будут, то на вопрос кошевого целое войско закричит, например, кошевому: «Покинь негидный сыне, свое кошевье!» судье, свое судейство, писарю, писарство, и есаулу свое есаульство. «Уже вы войскового хлеба наелись; кошевье и панство свое покидайте, скурвы дети; бо вы нам неспособны», и какое знают винословие, тем уличают. Для чего все те, кого скидают, принуждены, положа на шапку свою, кошевой палицу, судья печать войсковую, писарь чернильницу; а есаул палочку, положут /725/ пред знамя и, поклонившися всему войску, и поблагодаря, уходят скорее к куреням своим, не говоря ничего, опасаяся, чтоб не прибили.

Так же, когда следовало делать наряды в походы и разъезды, бывали Рады ж, то всегда оные с великим шумом и раздором, доколе не согласятся. И при том почасту на оных попрекали, что государское жалованье присылается к ним великое; только старшина много говорить не смела, а что и говорила, и то не с грубостью, опасаясь, чтоб с старшинства не скинули и не убили; понеже случалось, что и на сих Радах старшин скидали.

Ежели ж малые наряды и командировки или иные какие объявления случались, и для таких старшины и атаманы не похотели б Рады собирать, то объявлялось об оном у кошевого при курене всем собранным куренным атаманам, что называлось у них сходка, а те атаманы уже чинили по оным наряды и объявления.

Иногда по таким объявлениям хотя атаманы наряды и делали, но если козаки объявят свои недостатки в деньгах и в прочих припасах, что они за тем к посылке или к походу неисправны, то почасту бывало, что таковые наряды и без исполнения оставались.

Бывали и сверх оных сборов по разным обстоятельствам и разными образами много таковых же Рад, но все происходили вышеписанным образом.

Отставленные ж старшины хотя они и в число рядовых козаков включались, однако ж почитали их яко бывшую старшину, и потому они у них первенствовали и определялись почасту над прочими козаками в отсутствии начальниками. А когда кто из них умирал, то для прежней его чести, при погребении выпаливали из пушек по одному разу, а из ружей более, нежели для простого козака.

Атаман куренной имел полную власть в курене своем, и такую, что Козаков ведомства его мог всегда за всякую вину наказывать. Они же, напротив того, почитали его не только как начальника, но как отца своего, и весьма ему подобострастны были, и ниже когда бранить его смели. Он имел у себя на руках и сохранял их имение, как-то платье и всякие вещи.

Если ж наряд когда козакам куда случался, или какая посылка, то более в том повиновалися каждого куреня своему куренному атаману, нежели кошевому, или судье. Куренной атаман должен был иметь всегда попечение, как о курене, так и о козаках своих, дабы у него завсегда для них достаток был, как запасом, дровами и всем, что к тому принадлежало. Когда ж атаман нерадив и неспособен, или пьянствовал и не был попечителен об них, то имели волю такого скидывать без Рады и возстановлять на место из своего куреня другого способного, а от другого куреня в то место никогда не брали, и в оном извержении и возведении атаманства не только другим куреням, ниже целому войску, дела не было.

Духовных они у себя имели, будучи под российским державством, сначала от Киевской епархии, потом от киевского Межигорского монастыря, ежегодно иеромонахов два, диаконов два ж, потому /726/ что они состояли, по обещанию своему, вкладчиками в оной монастырь. Священники у них обыкновенной власти не имели, как только исправляли службу Божию по чину, уставу и служебнику; и хотя их довольно, яко священников, кроме невеж, почитали, но и священники во многом старшинам повиновались. Буде ж на перемену прежних священников пришлют для них неспособных, как-то престарелых, не голосистых или с иным каким пороком, таковых отсылали обратно, а оставляли прежних. На ектениях возглашали по уставу о Высочайшем здравии и о Святейшем Правительствующем российском Синоде и всего сигклита, а потом по именам, кошевого, судью, писаря, есаула и всего православного воинства. Священники доходы имели и довольствовались от олтаря и мирских потреб, а паче от умирающих, которые по обещанию своему отказывали по возможности своей им, на церковь и на помянутой монастырь, что и отсылали в обитель оную. При том содержали при церкви людей таких, кои промен свечей восковых имели, что их довольно обогащало. А прежде сего, когда они еще под турецким и татарским владением состояли, имели духовных, присылаемых из Греции от константинопольского патриарха, архимандрита, священника и диякона, а иногда и из польской Украйны духовные к ним прихаживали. Они в тогдашнее время в службе Божией на ектениях за здравие возглашали о православных царях, всего освященного чина; сигклита и их чиноначальников и всего православного их воинства.

При церкви имели певчих из школяров своих, которые обучались в учрежденной у них школе; оные привозилися в Сечу козаками по родству и по иным случаям, а иные и сами из разных мест из Малороссии, из Польши и из других мест к ним приходили; и те, кои их привозили, если достаточны, отдавали их в то свое училище вместо детей своих, и содержали на своем иждивении. Сверх того кое-что и сверх содержания школьного, от доходов за звон по умершим получали. Сих певчих бывало у них человек до 30; они ж продавали в церковь и людям ладан, и теми доходами довольствовались. При школе оной имели, для обучения тех школьников, одного священника. Певчие ж оные имели выбранных из певчих же своих над большими и малыми по атаману, коих они, по изволению своему, между собою выбирали и низвергали.

Войско оное учрежденной канцелярии у себя не имело, а исправлял у них письменные дела один их войсковой писарь в доме своем и имел в помощь одного только подписаря. Письменных дел у них в войске и о древности их записок никаких не имелось, кроме что присланные вновь и старинные грамоты и повелительные указы, которые, как скоро получились, прочтены в Радах их бывали, и на то, по исполнении, куда следовало, отписками отвечали.

При Сече имелись мастеровые, как то кузнецы, слесари, шевцы или сапожники, кравцы или портные, и прочие. Все художники работу свою производили вые замка их, для чего и дома свои имели в /727/ предместье. Они никому даром делать не обязаны были, хотя они войскового ведомства и в числе Козаков состояли.

Кошевой имел почтение от всех Козаков, так как главный начальник войска их, а особливо во время походов и во всяких особых случаях; наипаче если которого любили, повиновались тому во всем безоговорочно; так равно и всех старшин почитали, кои все в церкви, для отличности своей, имели себе особо поделанные места, и в оных, во время службы Божией, стояли. Жительство свое имели каждый в курене том, в котором они прежде рядовыми козаками состояли, где и стол и пищу всегда с козаками вообще имели.

Старшины оные уставленные доходы имели. Когда привозили к ним из Малороссии, Польши, Крыма, вино горячее и виноградное, то с каждой куфы собиралось им всем по одному рублю. А когда скупят козаки и пожелают в Сече продавать, тогда принуждены были с каждых десяти куф вина дать кошевому ведро, судье другое, писарю третие, есаулу чертвертое, довбышу и пушкарю пятое, на церковной доход шестое, а на атаманов куренных всех седьмое, что называлось у них сбор, вино поставное. Потом от войска устанавливалась тому вину цена, почему оного кварту продавать.

С прочих товаров сбору не полагалось, но однако ж, как скоро отколь с разными товарами и харчевыми запасами, а наипаче из Крыму с турецкими, прибывали, то с каждого каравана приносили купцы кошевому и всем старшинам, от товаров, по нескольку в дар, так равно и от съестных припасов, смотря по состоянию всего количества и цены.

Если когда на степи находили приблудные лошади, и оным до семи дней по объявлении их хозяева не сыскивались, то оные бирывалися на старшину.

Всякий проситель, при объявлении на кого, своей жалобы, должен был давать принос старшинам, чтоб дело разсудили, что им в доход незазорной считалося.

Когда партия на промысел какой куда ходила, и довольно получила добычь, то при возврате своем старшину свою дарила.

Так же от шинкарей, бузников, мясников и Калашников бывали приносы медом, пивом, брагою или бузою, мясом и калачами по их расположению.

А на праздники Господские ежегодно, декабря 25 числа, то есть, на Рождество и на Светлое Воскресенье Христово, собравшись торговые и майстеровые, каждого роду своим собранием, как то: шинкари особо, и майстеровые особо ж, прихаживали с поздравлением на поклон и приносили гнезда по два и по три лисиц и калачи или куличи, что называлось у них ралец; на первый день к кошевому, который для праздника и за приход их должен был поить вином и взварцом, то есть, взварное вино с медом и сбитнем и медом достаточно, доколе им будет довольно; на второй день ходили к судье, на третий к писарю, а на четвертый к есаулу с таким же приносом, и так же угащивались, как и у кошевого. /728/

Сверх оных должен был кошевой в оные праздники и всех козаков, имеющихся в Сече, кои к нему придут, поить, а атаманов и других старшин, позвав к себе в курень, особо угащивать, потом бывал он и у них, и оного гуляния продолжалось между ими целая неделя, и с пушечною пальбою.

Сверх вышеписанных доходов, определен был для старшин и перевоз днепровский, называемый Никитинский, которого сбору довольно для них бывало.

Куренные атаманы не более доходу имели, как только то, что вышесказано, а сверх того только за имевшиеся в предместье куренные лавки, которые отдавались краморам, шинкарям, майстеровым, калашникам и мясникам в наем; так же с куренных котлов, и сбираемы деньги с вина отпускаемого от куреней на продажу шинкарям, которыми доходами должны были атаманы содержать свои курени и довольствовать всеми принадлежностями, чтоб ни в чем недостатка у них для Козаков быть не могло, а собственно для атаманов доходу только тогда было, когда козаки с добычью отколь возвращались, то дарили их по нескольку, и то без должности.

При атамане в курене имелись прислужники, а именно: кухарь один, при коем бывали в помощниках малолетников два или три. Оные носили, для варения пиши и на прочее, воду, чистили котлы и всякую посуду, а кухарь только что дрова рубил и есть варил на всех Козаков, сколько б их при Сече того куреня ни случилось. На столовые расходы собиралось в курень с каждого козака по пяти рублей в год, а кухарю за труд из куренных денег давалось по два рубля. Пища готовилась для Козаков, называемая, первая, саламаха, а вторая, тетеря: первая варилась из муки ржаной с водою густо, другая, из муки ж и из пшена жиже, на квасу, или рыбной ухе. Для оного мука и пшено покупались на куренные деньги. Которые ж хотели при том иметь когда рыбы или мяса, то покупали артели для себя на собственные деньги, а прочие довольствовались только саламахою и тетерею. Обыкновенного хлеба в куренях никогда не имели. Пища оная поставлялась на столах в ночовках, или корытах, называемых ваганках; имели ж к тому ложки, а тарелок никогда и не для чего.

Козаки ж находившиеся в Сече, жили все в своих куренях, а кои зажиточные и дома свои имели, жили в предместье. Из оных почти все имели свои промыслы, варили мед, пиво, браги, разные ремесла, шинкарство и крамарство. Оные пищу в куренях уже не имели, но всякий от своего промысла в доме своем питался и пред куренными гораздо изобильнее, как то хорошею пищею и хлебом довольствовались. Другие жили в зимовниках своих, для скотоводства и лошадей, иные для рыбной, звериной и птичьей ловли. Притом многие из таковых имели пасеки, то есть пчельники, и тем себя содержали и питали. Зимовники оных находились в степях ведомства Сечи, лежащих по правую в по левую сторону Днепра, до самых границ турецких, татарских и польских, при Днепре и на островах его, почав от устья ре-/729/ки Самары, и по находящимся там рекам и речкам, впадающим в Днепр, Бог, Азовское море, по Калмиус.

Козаки, сверх оных промыслов и домоводства, прибытки свои имели. Они, коль скоро сведать могли, что в соседственной стороне люди в оплошности живут, как то татары, турки и поляки, то неукоснительно, собравшись шайкою, делали в оные места ударения и напавши в селения грабили все что им попадалось, отгоняли скот и лошадей, били людей и в полон брали, и с оным по удаче возвращались, которая у них обыкновенно знатною добычею бывала. Они, прибыв в Сечу, всю оную добычу между собою, кои были в том промысле, дуванили, то есть, делили; а по разделе уже праздновали, как победители, с не малым веселием, и многие дни гуливали, пили и, ходя по улицам, кричали, объявляя свою храбрость, а за ними носили в ведрах и в котлах мед, вино и взварное с медом. За которыми следовала преогромная музыка и школьники с пением. Поили каждого кто с ними ни встречался; если ж кто из встретившихся, по просьбе того пить бы не стал, бранили за то ругательно, хотя бы и незнакомого и какого б тот достоинства ни был, что все сносить и извинить оным должно было. Через таковое гуляние иные так пропивались, что все, сколько бы велика его добычь ни была, но и за тем еще что имел, все пропивали и от оного впадали в великие долги за напитки, музыке и певчим.

Почти равномерным образом пропивались и торгующие, как то мясники, шинкари, крамары и майстеровые; они хотя и великие барыши по дорогой продаже своей получали, но так же между собою прогуливали, как и прежние.

Так же и те, кои живали по зимовьям своим, распродавши, яко то рыбу, пушной товар, то есть, волки, лисицы, дикие кошки и прочего зверя, по приезде в Сечь или в других городах, прогуливали и пропивали без остатку все свои добычи.

По воскресным и праздничным дням бывали в Сече, между козаками вышних и нижних куреней, кулачные бои, от чего случались великие драки и смертоубийства, и за оное взыскания не было.

Они вокруг своих мест нигде застав или разъездов, для присмотру неприятеля, не имели, и хотя за тою неосторожностью их татары и чинили когда отгон от них лошадей и скота, но они утрату оную не весьма уважали, в том рассуждении, что они тот убыток свой равномерным образом, да еще иногда с лихвою, возвращали. А если наперед о нападении каком от зимовников своих и охотников уведомлены бывали, тот тотчас, выстрелом одним на площади из пушки, весть подавали, через что тотчас из разных мест собирались, и на встрече тех самих жестокое нападение им чинили, и прогоняли даже из пределов своих. После ж сего как нашественники, так и козаки, взысканий друг на друга не имели; на поляк же всегдашнюю ненависть и злобу имели и за древние обиды всегда отомщевать старались. Если когда какой наряд, или исполнение какое учинить всему войску следовало, то для объявления и созыва живущих отсутственно в селениях, на /730/ хуторах, в зимовниках, на промыслах и прочих местах, посылался от коша, с словесным повелением, за есаула козак один, и, для непременного повиновения, давался ему перначь, то есть, железная прорезная булава, почему все неотменно исполняли, а без данного пернача послушания не было.

Они имели все изрядную военную збрую, как то копья, сабли, ружья, пистолеты, иные сайдаки с колчаны и панцыри, то есть, колчуги. Всякий имел хорошего коня, и если в походе и вьюшных несколько, кроме возовых с харчевыми телегами. Рушницы, или флинты, по их званию, делались у них в Сече. Порох и свинец покупали в Польше и в Малороссии, а их дела порох был не весьма способен.

Прав и законов письменных у них не имелось, а управлялись и судились по старинным своим обычаям, словесно и так как от древности у них было. Смертные казни хотя им по указу, так равно как и прочим правительствам, без донесения о деле винного и без повеления, чинить запрещено было, но однако ж мертвили. Наперед сего разбойников, смертоубийц, злодеев и воров, по состоянию вин их, казнили смертию, вешали и под гроб убитого в могилу клали, и у столба убивали, что и до разрушения их ту последнюю кару делывали, и на кол живых сажали. Для оных казней они палачей и от древности не имели; а когда надобно было злодеев казнить, то довбыш, с командою выходя за город, злодею злодея вешать, или другую обществом приговоренную казнь, совершать приказывал, и то такому, который сам смертной же казни подлежит; если ж случился один и исполнить того некому, то оставляли его в тюремной яме до того времени, доколе другой злодей же будет, и так вешал всегда новый старого злодея; или если повесить надобно было, то, посадя того на лошадь, подвозили к дереву под петлю и приказывали ему оную самому на себя наложить и притянуть, а лошадь потом вдруг из под него выводили, и тем того обвешивали. Головы ж рубили только правительством, и то изменникам.

Злодея и убийцу, о котором целым обществом жалеть будут, почитая его по качеству, что оный храбр и человек надежный был, оного по приговору целого общества от смерти освобождали, а вместо оной иным чем наказывали, или налагали только какое ни есть взыскание. Когда ж козак у козака что украл в городе, или за городом, или где б ни случилось, и в том приличен был, такого приковывали на базаре к столбу, нарочно для того поставленному, и держали до тех пор, доколе возвратил или заплатил покраденному, и хотя б он и тотчас того удовольствовал, однако ж трое суток у столба выстоять должен был. Когда ж кто сделал великое воровство, или неоднократно в таковом приличался, таковых, обнародовав, к столбу ж на трое суток поставя, бьют все мимо ходящие, как то каждый, а паче пьяные, подходя к нему, ругают всячески дают калачей, а иной и деньги, заствляют его пить вина, хоть бы он и не хотел, грозят и принуждают, говоря: «Ешь, скурвый сыне, и пей, злодей! Не будешь пить, будем бить!» Когда ж тот пьет, говорят тогда: «Дай же теперь, пане брате, /731/ трохи тебе побьем!» и бьют немилостиво поленом или чем попало. Хотя б тот и просил: «Змилуйся, пане брате!» точию отвечают: «За что ж тебе, скурвый сыне, миловать? Когда горелку пил еси, то треба и бити». Чрез то случалось, что и через одни сутки убивали. Равномерно и с теми так же поступали, которые заведомо у вора принимали или покупали. Так же и тех, кои в мужеложестве пойманы бывали, что за тягчайшую вину считали; осужденных же оставшее имение на войско отбирали. Случалось же иногда, что и ни один человек злодея во все три дня ни чем не трогал и не оскорблял, но еще ему ж денег давали, а по окончании трех суток, если жив осужденный оставался, освобождали. При всяком приводе вора и злодея, довбыш сняв с того платья, бирывал себе.

Когда ж козак деньгами должен был, а платить не хотел, или желал бы, да нечем, а заимодавец более не ждал, то таковых винных к пушке приковывали, которой до тех пор содержался, доколе выплатит или через поручителя освобождался.

Если ж шинкари, крамары, мясники или калашники, что свыше установленной от войска цены продажу чинили, и оное войсковою старшиною и атаманами по следствию сыскано было, то давали за то козакам дозволение виноватого грабить, что тотчас толпою и делали, и все, что у продавца того было, не только товар, но и платье, посуду и деньги, все себе брали, а бочки с пойлом разбивали, пили и выпускали, даже и по улицам поливали, и все разоряли у того до основания.

Сии козаки не только между собою, но где б им быть не случилось, везде грубы были.


















Попередня     Головна     Наступна


Етимологія та історія української мови:

Датчанин:   В основі української назви датчани лежить долучення староукраїнської книжності до європейського контексту, до грецькомовної і латинськомовної науки. Саме із західних джерел прийшла -т- основи. І коли наші сучасники вживають назв датський, датчанин, то, навіть не здогадуючись, ступають по слідах, прокладених півтисячоліття тому предками, які перебували у великій європейській культурній спільноті. . . . )



 


Якщо помітили помилку набору на цiй сторiнцi, видiлiть ціле слово мишкою та натисніть Ctrl+Enter.

Iзборник. Історія України IX-XVIII ст.